Система русского двора и ее преобразование в 1740-1750 годах (часть 1)

Франсин-Доминик Лиштенан Система русского двора и ее преобразование в 1740-1750 годах Часть 1.

Годы с 1740 по 1750-й являются важным поворотным пунктом в истории России. Дочь Петра Великого, Елизавета Петровна, сначала занимавшая нейтральную позицию, а потом игравшая роль посредницы в конфликтах, сотрясавших тогда Европу (войны за австрийское наследство и Силезию), решила в 1748 году выступить против Франции. С этого времени Россия не переставала вмешиваться в дела великих континентальных держав. В предыдущие годы дипломатам, фаворитам, придворным в Санкт-Петербурге пришлось выдержать немилосердное сражение, чтобы привлечь недоверчивую Елизавету на ту или иную из воюющих сторон(1).

С 1740 года Петербург представлял собой европейский театр войны в миниатюре, "зрелище мира", с его социальной и интеллектуальной системой и его космополитическим размахом. Поле битвы за австрийское наследство с ее участниками и их противоречиями было, таким образом, перенесено на мирную территорию - Россию, где соперничающие великие державы брали верх (или проигрывали) с помощью своих посольств. Последние далеко не всегда действовали в соответствии с требованиями правительств в Версале, Берлине, Вене или, например, в Дрездене. Эволюция дипломатического корпуса сама по себе оставалась определяющим элементом происходящих изменений. Послы, посланники и фавориты перестроили сущность российского двора, изменили систему его знаков, кодов, его право, его церемониал, много раз виденный и уже измусоленный исполнителями, их предшественниками и преемниками, способными к сложному языку, вероятно, ясному для их государей, но теперь сменившемуся двойным, скрытым, обманчивым, чтобы искать окольные пути в сношениях с хозяином. На полях сражений и в столицах старого континента одновременно и попеременно разыгрывались то война, то мир, а Россия, нейтральная в начале упомянутого европейского конфликта, представила нам, так сказать, экспериментальную сцену.

Иерархия по-женски

В 1741 году в результате переворота, который среди прочих готовил посол Его Христианнейшего Величества, короля Франции, маркиз де Тротти де ля Шетарди(2), Елизавета Петровна свергла с престола младенца Иоанна VI. Высшие государственные посты снова стали вакантными. После этого события, которое как по нотам разыграл французский дипломат, все время поддерживаемый своим прусским единомышленником Акселем Мардефельдом(3), родились новые русские группировки. Тот факт, что во главе государства оказалась молодая и красивая женщина, менял привычный образ ролей, нарушал игру, ставшую привычной в течение веков. Балет любовниц с их сферой влияния был более или менее терпим при западных дворах; танцы же любовников вокруг капризной государыни (наделенной, кроме того, большим чувством солидарности с женским полом) будоражили умы, противопоставляя ее явно добродетельной mater familias et patriae Марии Терезии. Союзы и объединения рождались, распадались, менялись, вне зависимости от того участвовали ли в этом иностранные послы или нет. В царствование Елизаветы Петровны система двора усложнилась - вместо вертикального или генеалогического уровня она распространилась по горизонтали. Первая группа придворных состояла из интимных друзей императрицы: ее фаворитов или любовников - Разумовского(4), Шувалова(5), Воронцова(6), Лестока(7), к которым надо прибавить членов материнской семьи, кузенов ливонского происхождения - Скавронского, Гендрикова, Чоглокова, которых сделал дворянами Петр I или сама новая государыня. Эти выскочки с первых дней ее царствования афишировали свою близость с французскими и прусскими дипломатами. Вторая группа объединяла еще действовавших деятелей царствования Петра Великого и нескольких уцелевших сановников царствования Анны Иоанновны или краткого регентства Анны Леопольдовны. Речь идет о канцлере Черкасском(8), генерал-прокуроре Трубецком(9), обер-шталмейстере Куракине(10) , генерале Салтыкове(11) , адмирале Голицыне(12) . Первое время они избегали общества иностранных послов и посланников. Перемену правления пережил и небольшой немецкий клан: принц Гессен-Гомбургский(13) , кабинет-секретарь Бреверн(14) , брат свергнутого первого министра Миниха(15) и, наконец, дипломаты Кайзерлинг(16) , Корф(17) и Гросс(18) . Многие из них позволили подкупить себя посулами англичан, что весьма беспокоило Францию, видевшую, что эта враждебная ей группа растет день ото дня(19) . Четвертую группу составляли некоторые представители служилого дворянства, занятые своим возвышением в обществе, особенно служившие в гвардейском Преображенском полку, получившие дворянство и земли, оставшиеся нерозданными сановникам двух Анн. Эти люди, выдвинувшиеся только своими заслугами, были также заинтересованы в развитии отношений с Францией. Наконец, потомки бояр, тосковавшие по старой Московии, образовывали отдельный, но скромный клан. Елизавета умела ловко пользоваться их чувствами. Она завоевала их сердца прощением всех жертв предшествующих царствований(20) . Императрица изображала себя истово православной; ее частые поездки в Киев, Москву, Троице-Сергиеву лавру, символизируя объединение древних православных государств Киевской Руси и Московии с происходившей от них Россией, вызывали их сочувствие, хотя не затушевывали разногласий. Правление новой царицы целиком опиралось на фаворитов, выходцев из всех краев и различных частей армии, но Елизавета сделала шаг вперед по сравнению со своими предшественниками: она добилась и молчания олигархов, украшенных бородами, и поддержки служилой аристократии.

В новое правительство Елизаветы, быстро сформированное благодаря заботам французского дипломата, входили представители всех группировок. Назначенный государственным канцлером старый князь Черкасский, истинный хамелеон, переживший все режимы, начиная с Екатерины I, решил не впутывать свою страну в континентальные конфликты. Его нейтралитет, его афишируемое желание положить конец войне со Швецией сделали его идеальным кандидатом на высшие государственные посты. Его маниакальная настойчивость в вопросах этикета и протокола вызывала еще большую симпатию к нему у новой государыни. Старый член дипломатического корпуса, новый вице-канцлер Алексей Бестужев-Рюмин(21) ранее занимал должности посла в Гамбурге и Копенгагене.

В высшей степени культурный, когда желал это показать, говоривший на западноевропейских языках, он возглавил Коллегию иностранных дел. Первая и наихудшая ошибка Шетарди! Этот опасный сорокалетний человек быстро выскользнул из-под контроля своего французского благодетеля и обнаружил свои англо-австрийские склонности. Самым влиятельным при дворе человеком после Черкасского и Бестужева был друг Пруссии, молодой граф Воронцов. Не обладавший реальной властью, он вознаградил себя полным доверием государыни. "Франкофилу" Петру Ивановичу Шувалову были вверены финансы, которыми он в течение всей жизни управлял в собственных интересах. Позднее Елизавета доверила ему грозную Тайную канцелярию, наследие Анны Иоанновны. Множество придворных и фаворитов без всякого политического опыта или серьезных планов, отличавшиеся лишь алчностью, занимало места в только что восстановленном Сенате. Они заседали в Палате, в Собственном Совете, или занимались государственными делами в прихожей государыни. Братья Разумовские, семейство Шуваловых, старые любовники Лялин или Шубин толклись в кулуарах дворца, в зависимости от расклада примыкая то к одной, то к другой стороне. Иерархия русского государства изменялась в ущерб его международной политике, и это было также следствием неясного завещания Петра Великого, предоставлявшего государю свободу выбирать своего преемника с нарушением и Салического закона и первородства с пренебрежением того и другого.

Помимо Воронцова и Румянцева(22) среди сановников было мало достойных. Генерал-прокурор Трубецкой казался французам "самым смелым и предприимчивым человеком в этой стране"(23) . Фридрих II, скептическое отношение которого к русским древнего происхождения оставалось неизменным, не доверял этому деятелю, полагая, что он слишком изменчивого нрава, чтобы ему можно было верить(24) . С годами генерал-прокурор отдалился от других членов своего рода, тайно сочувствовавших восстановлению на престоле маленького Иоанна Антоновича, чей юный возраст обещал им больше власти. Благодаря своему происхождению, Трубецкой был мало склонен завязывать отношения с выскочками петровского режима и еще менее - с такими мутными личностями, как врач Лесток или воспитатель великого князя Брюммер(25) , но их сблизила общая ненависть к вице-канцлеру Бестужеву. Верного соратника, скрытного, втайне уважаемого французами и пруссаками, эти заговорщики нашли в директоре собственной канцелярии императрицы Ушакове(26) . Это была большая стратегическая ошибка.

Императрица вскоре объявила о своем отказе от брака и назначила преемником своего "дорогого племянника" Карла-Петера Голштейн-Готторпского, внука Петра Великого. Весьма ветвистый план русского двора покоился, таким образом, на хрупкой вертикали, восходящей к завещанию Екатерины I, установившему подобное наследование, переданное ее ныне правящей младшей дочери. Другой наследник престола, единственный, кому принадлежало законное право на него по завещанию Анны Иоанновны (которая сама происходила от сводного брата Петра Великого), младенец Иван Антонович рос в глухой деревне центральной России; живой призрак, он неотступно преследовал склонные к спорам умы, и Елизавета прожила все свое царствование в страхе государственного переворота в его пользу. Екатерина II, устранив своего супруга Петра Голштинского, сочла необходимым упрочить свою власть, приказав убить Иоанна Антоновича, ставшего слабоумным после двадцати лет заключения и дурного обращения. Обвинив его в организации попытки заговора (!), его задушили в тюрьме в Шлиссельбурге в 1784 году. В начале царствования Елизаветы оба потенциальных преемника на престол Романовых были в действительности немецкими принцами, принадлежавшими к Габсбургскому и Гогенцоллернскому дому. Эти связи являются одним из объяснений странного созвездия, которое образовали придворные и дипломаты вокруг хрупкого наследия. Германия, вопреки успехам Шетарди в Петербурге, оставалась на сцене, ключи к будущему были, в сущности, у нее.

Дипломатия, шпионаж и измена

Семейные группы делились по своим симпатиям и интересам между иностранными послами, которые поддерживали капиталами ту или иную интригу. Франко-прусские прилагали усилия к изменению состава правительства. Президент Коллегии иностранных дел демонстрировал свое сочувствие Англии и Австрии. Д'Аллион(27) , сменивший в Петербурге необузданного Шетарди, сообщал Амело: "Мы здесь по уши в трудностях и самых острых событиях, и в благоприятные минуты я нахожу некоторое удовлетворение в признаках того, что мы погубим или, по крайней мере, свергнем Бестужевых"(28) . Чтобы добиться этого, следовало действовать методически, прежде всего устраняя союзников вице-канцлера. На помощь заговорщикам пришел случай. Валори, полномочный посланник французского короля в Берлине, предупредил своего собрата о темных махинациях австрийского посла де Ботта. Этот дипломат сумел привлечь к заговору группу "бояр", решившихся снова возвести маленького Иоанна на романовский престол и вернуть ему права его предков(29) . Заговорщики регулярно собирались для обсуждения своих планов и даже подкупили слугу царицы, чтобы легче было, в случае необходимости, взять ее под стражу и заключить ее в тюрьму(30) . Летом 1743 года де Ботта приехал в Берлин с целью обратить внимание русских шпионов на Фридриха II, которого всегда обвиняли в симпатиях к Брауншвейгам, и снять всякое подозрение в этом с Марии Терезии. По этому случаю Д'Аллион поспешил скомпрометировать своего австрийского коллегу, "истинное семя раздора, разжигающее умы" беспрестанными интригами(31) . Сторонники австрийского посла были тут же арестованы; де Ботта было воспрещено пребывание в России. В скандале были замешаны самые громкие имена: Лопин, Головкин, Гагарин и даже супруга обер-маршала Бестужева, брата вице-канцлера(32) ; "снежная лавина свалилась и падает, все увеличиваясь", - торжествовал Д'Аллион(33) . Враги вице-канцлера ликовали, мечтали об его отставке, возможной ссылке в Сибирь. "Заклятым врагам" Бестужева, главе Тайной канцелярии Ушакову, генерал-прокурору Трубецкому и лейб-медику Лестоку было поручено допрашивать обвиняемых; за кулисами Брюммер, Мардефельд и Д'Аллион сговаривались, обдумывали, манипулировали с тем, чтобы разом избавиться от всех своих противников. Они распалили Елизавету; она дружески попросила Фридриха II о высылке неверного де Ботта, а от венгерской королевы потребовала "самого громкого удовлетворения". Король изгнал дипломата из Бранденбурга и официально присоединился к России, требуя справедливости от Габсбургов. Мария Терезия, испуганная размахом кризиса, спровоцированного де Ботта, немедленно приняла эффектные меры: она приказала арестовать в Гарце своего неверного посланника и публично заявила о своем отношении к "скандальному преступлению" (verabscheuungswurdiges Verbrechen)(34) . Она предоставила решение о судьбе де Ботта и вердикт о нем доброй воле "своей сестры" Елизаветы. Валори и Д'Аллион своей быстрой реакцией спасли честь Пруссии; было бы легко обвинить Фридриха (примирившегося с Австрией после заключения Берлинского договора 1742 года) в заговоре в пользу Иоанна Антоновича. Мардефельд, несмотря на благополучное разрешение дела, получил приказ усилить свое внимание к русской государыне(35) . Ибо оставался некий темный пункт, истинная суть миссии де Ботта в Потсдаме, роль Фридриха и прусской партии в России. Были одержаны полная победа в пользу французов и относительный триумф пруссаков. Клан Бестужевых, лишенный своей опоры, казалось, был уничтожен. Ненависть дочери Петра Великого к венгерской королеве, проистекавшая от ясной причины, сменилась полным презрением.

В эти месяцы лета и зимы 1743 года Мардефельд, Д'Аллион, Шетарди, ставшие неразлучными с Лестоком, Брюммером, Воронцовым, Трубецким, Румянцевым и Ушаковым, переживали свой звездный час при елизаветинском дворе, несмотря на напряженность между Францией и Пруссией из-за переговоров о мире, касающихся Силезии. Никогда взятки и другие подарки (среди них роскошный портрет Фридриха II) не изливались в таком количестве из Берлина; причиной было признание аннексий Фридриха и Бреславский мир(36) . Приказы, направлявшиеся Мардефельду, показывали, с каким нетерпением прусский король стремится "завоевать" русский двор: "вы будете раздувать огонь против моих врагов или ложных друзей, ковать железо, пока горячо"(37) . Он желал подтолкнуть императрицу и ее кабинет к тому, чего" он желал уже давно", то есть довести их до оборонительного союза с ним. Настоятельно необходимо было окончательное крушение Бестужева. Мардефельд должен был очернить его образ "до такой степени, чтобы царица видела в нем врага рода человеческого"(38) . В этом он должен был рассчитывать на сотрудничество французов.

Европейские дворы делились по своим политическим целям, потом снова объединялись, подчиняясь государственным интересам; дипломаты, наоборот, полагались на свои дружеские связи, отдавались известному прагматизму, иногда действовали в противовес официальным позициям своих правителей. В Петербурге дипломатия королей и дворов приняла немыслимые размеры, поддерживала более гибкие, гуманные, а также более "интуитивные" отношения.

Весной 1744 года игра начала складываться в пользу франко-прусской партии Мардефельда-Д'Аллиона, усиленной присутствием Шетарди, находившегося в русской столице без официального статуса. Фридрих уже распределял роли: русский посланник в Стокгольме Кайзерлинг должен был исчезнуть; знаток ситуации на Севере, он мешал действиям французских дипломатов в переговорах со Швецией в Або. Он шел на риск снова скомпрометировать того или другого союзного посланника. Аналогичная судьба ожидала русского посланника в Париже Гросса и его коллегу в Берлине Чернышева. "Чистка" посольств должна была идти одновременно с полной реорганизацией русских коллегий. Генерал Румянцев удалялся из главной канцелярии, Воронцов, как более молодой, становился вице-канцлером; генерал-прокурору Трубецкому поручались иностранные дела. Прусский король менял по своему вкусу расстановку этих персонажей, которых рассматривал как марионеток; Трубецкой по причинам "нрава и склонности" должен был со дня на день отказаться от своих воображаемых функций, чтобы уступить свое место Воронцову(39) . Другими словами, Фридрих распоряжался русским двором или думал, что распоряжается. В ответ на его послания, полные энтузиазма и надежд, приходили гораздо менее утешительные письма Мардефельда. Реальная ситуация в Петербурге была в застое и ни в каком случае не давала возможности манипулировать коллегиями. Король, не веривший, что реальные события противостоят его проектам, считал необходимым ободрять своего представителя, настроенного пессимистически и весьма обеспокоенного, несмотря на свои успехи при дворе. Он с подозрительностью наблюдал оживленную деятельность англичан, австрийцев и саксонцев, окружавших своего истинного шефа, каким была персона Тайраули, посла английского короля Георга II(40) . Проницательность прусского дипломата снова оказалась спасительной.

Прусский король, "лучший друг императрицы и России" составил новый план ее завоевания: уничтожить призрак государственного переворота. Фридрих не остановился перед тем, чтобы предложить русской государыне сослать Иоанна VI в Сибирь, отстраненную регентшу заключить в монастырь, а ее супруга, Антона Ульриха выслать в Германию. Стратагема, которую, без сомнения, должны были одобрить в Версале(41) , не предполагала пролития крови (Гогенцоллерны уже поняли щепетильность царицы), а последней позволяла "защитить себя от интриг и происков, которые иначе никогда не кончатся и могут, в конце концов, стать роковыми..." (42) . Совет был не бескорыстным: таким образом обезглавливались враждебные партии старой знати, по сути австрофильской, и некоторых выскочек петровского времени, привлеченных чарами иностранного дворянского звания. Первой целью был Бестужев. Во время специальной аудиенции Мардефельд подогрел тревоги государыни. Дипломат утверждал от имени прусского короля: "что в общие интересы австрийцев, англичан, саксонцев, датчан только и входит, что увидеть, как ее свергнут с престола"(43) . Он нарисовал мрачную картину кровавого мятежа, за которым последует арест Елизаветы, ссылка ее в ледяную Сибирь, пытки, исчезновение ее красоты, лишенной присутствия мужчин... На императрицу это произвело впечатление; не делая выводов, она поставила вопрос перед собственным советом(44) , но нисколько не изменила свою выжидательную внешнюю политику.

Весной 1744 года Мария Терезия принесла, наконец, Елизавете свои формальные извинения по делу де Ботта; австро-английская группа Бестужева тут же снова подняла голову к ущербу для Пруссии. Сближение двух императриц встревожило кабинет короля; систематические запросы об отношении русских послов к представителям Берлина при разных европейских дворах позволили Фридриху прийти к заключению о возрождении в Петербурге опасной ситуации. Бестужев и его сторонники выигрывали время, интригуя за пределами русских границ: инструкции, направлявшиеся им дипломатам, были "диаметрально противоположными" политике Елизаветы, скорее франкофильской. Доверие же ее к своему вице-канцлеру преувеличивали и прусские послы, и их государь. Фридрих требовал головы своего клеветника; система, установленная в результате действий "его партии" (которую в этом случае разделял с ним Людовик XV) могла рухнуть в результате "хитрых фокусов"(45) этого московита, которому Мардефельд, в сотрудничестве с Шетарди и Д'Аллионом, должен был "объявить войну"(46) . Противник Фридриха опередил его, стремясь к тому, чтобы "его партия снова поднялась на поверхность"; для поддержания своего положения ему нужно было получить две головы: француза и пруссака, а потом "восстановить систему по воле Англии". Бестужев не скупился на средства(47) . Немилость или поддержка французского посла означала соответственно победу (дипломатическую или моральную) Георга II или Людовика XV, вновь отражая соперничество на европейском континенте(48) .

Французские посланники сами способствовали своему падению: весной 1744 года Д'Аллион и Шетарди сражались на дуэли из-за денег. Герой переворота, а возможно и любовник императрицы, был ранен в руку. Скандал фигурировал в одной из газет и заставил судачить фаворитов и придворных; вялые извинения маркиза де ля Шетарди только возбуждали пересуды(49) . В русской столице циркулировали карикатуры. Высмеянный и таким образом ослабленный заговорщик был скомпрометирован. Двусмысленность положения Шетарди, уже не посла и в то же время не просто частного лица, его оплошности довершили дело.

Русские тайные службы, воспользовавшись ситуацией, сумели перехватить переписку представителей Версаля. В направленном в Версаль донесении Д'Аллион объявлял о близкой отставке Бестужева и секретаря кабинета Бреверна, так как будет заявлено во всеуслышание об их сговоре с Брауншвейгами. Елизавета тут же получила от обвиненных письмо с протестом, полное жалоб на этих иностранных дипломатов, которые осмеливаются "вызвать подозрения в своей верности" и вмешиваться во внутренние дела России; по этому случаю они клялись, что готовы позволить "разрубить себя на куски ради Ее Императорского Величества и ее истинных интересов"(50) . Государыня была тронута патетическим тоном своих министров, но не выступила против представителей французского короля. Однако почва была все же хорошо подготовлена, достаточно было новой ошибки, чтобы преодолеть ловкость Бестужева. Вскоре секретные русские службы перехватили письма Шетарди, на этот раз не шифрованные; он давал в них точный анализ группировок и партий при дворе, определял роль каждого из соперников в достижении нескрываемой цели сделать незаменимым свое присутствие в русской столице и отвоевать свой пост полномочного министра(51) . Вице-канцлер повернул каждую фразу в собственную пользу, обвинил француза в желании сформировать свою партию и вмешаться в дела Тайной канцелярии, чем особенно возмутил Елизавету, которую раздражал двойной статус ее благодетеля. Бестужев нашел и кое-что получше: в серии шифрованных писем Шетарди рисовал не такой уж лестный портрет Елизаветы, глупой, легкомысленной и "поддающейся манипулированию", окруженной коррумпированными министрами. Хуже того, он сообщал об интимной жизни российской императрицы, в частности об ее шалостях с Переяславским архимандритом(52) . Вице-канцлер привел эти удручающие документы (всего 69) на заседании Совета, в присутствии государыни. Это было публичное оскорбление. По зрелом размышлении, она дала Ля Шетарди двадцать четыре часа, чтобы покинуть русскую столицу, наименовав его "бригадиром французской армии"(53) . Этот статус позволял не задевать права людей, которых он поддерживал в качестве французского посла, и избежать дипломатического инцидента. Версаль дезавуировал своего подданного, простое частное лицо, мнения которого не имели никакого политического значения. Для проформы его, как и его секретаря, арестовали, как только он прибыл во Францию. Морепа крайне поспешно восстановил аккредитацию Д'Аллиона и придал ему статус полномочного министра с назначением послом. Ему вручили верительные грамоты, где фигурировал императорский титул, присвоенный Елизаветой, титул, уже давно подтвержденный Австрией, Англией, Пруссией и даже избранным императором Карлом VII, но который всегда отказывался признать король Франции, заботившийся о церемониале и праве старшинства. Победа была на стороне дочери Петра, желавшей завуалировать неприятный инцидент. Но... все консульства и посольства в Петербурге получили коммюнике с подписью ответственного за иностранные дела, где были описаны "преступления" француза. В нем Бестужев признавал, что перехватил и дешифровал упомянутые бумаги, восстановив, таким образом, деятельность Тайной канцелярии, наследия эпохи Анны Иоанновны. Провокация скрывала в себе вторую цель: разные реакции придворных и министров выдавали их принадлежность к тому или иному лагерю. Великий канцлер торжествовал, он мог, наконец, приступить к разбору; он устранил своего худшего врага, ослабил его партию; благодаря своей провокации он выяснил истинные чувства некоторых дипломатов, таких как Нейгауз, посол Карла VII, Герсдорф, посланник Фридриха Августа II или Барке, представитель Швеции, чьи симпатии к французскому клану были, таким образом, установлены(54) . Должны были пасть и другие головы. Шетарди был арестован на другой день после обеда, где с ним делили застолье Мардефельд, Брюммер, Лесток, Румянцев и Трубецкой, иначе говоря, все мыслящие люди франко-прусской партии. В течение двух лет после этого все они по очереди попали в сети вице-канцлера. В этот момент франко-прусской группе был нанесен ужасный удар. Преемник Черкасского, скончавшегося в 1742 году, не был еще определен; по зрелом размышлении Елизавета назначила на его пост Бестужева. Второе место в правительстве было доверено Воронцову. Это назначение обязывало его к величайшей секретности и известному нейтралитету(55) . Исчезли все надежды устранить противника. Фридрих сейчас же сменил тактику; берлинским девизом стало: "сделать добродетель из необходимого и извлечь из зла, которого нельзя избежать, все, что можно". После месяцев ожесточенной борьбы, из Берлина теперь настаивали, чтобы прусский представитель "понемножку смягчал" отношение к себе вновь назначенного французского посланника, по возможности завоевывал его доверие и дружбу(56) . Конечно, Мардефельд охранял в Д'Аллионе своего верного союзника, в каком-то смысле дело своих рук; француз делал все под его диктовку, в восторге от укрепившегося положения(57) . Резкое изменение отношения двух союзников, французского и прусского, внезапно ставших почтительными и льстивыми, казалось подозрительным. Вокруг них при дворе и в городе образовалась пустота, уменьшилось число официальных приглашений. Никогда эти два человека не были так изолированы.

Часть 2...

© Франсин-Доминик Лиштенан (F.-D. Liechtenhan)
Франция, Сорбонна, Институт изучения человека
© перевод - Сарра Житомирская

Иллюстрации из собрания Государственного Эрмитажа (инв. №№ РЖ-1280; Эрж-777) воспроизводятся по изданию: От войны к миру: Россия - Швеция. XVIII век. Каталог выставки 28 апреля - 12 сентября 1999 г. СПб., 1999. Вып. 1. Кат. № 20; Вып. 3. Кат. № 70.

К оглавлению номера

Примечания

• (1) Для этого очерка мы использовали неизданную дипломатическую переписку французских, прусских и австрийских представителей, в том числе "Записку Мардефельда о самых важных лицах русского двора" (Geheimes Staatsarchiv preussischer Kulturbesitz (далее: GStA). Rep. XI, Russland 91, 54 E, 16 fol.) и "Общее донесение о русском дворе" ("Relation generale de la Cour de Russie, 1748") (GStA, Rep. XI, Russland 91, 56 B, 35 fol.).
• (2) Иоахим Жак Тротти де ля Шетарди (1705-1759) - военный и дипломат, аккредитованный при дворах Лондона, Берлина, а затем (с 1739 г.) Санкт-Петербурга (который окончательно покинул в 1744 г.). Генерал-лейтенант, он умер во время сражения при Ганау.
• (3) Аксель фон Мардефельд (1691 (1692?) - 1748) - прусский посланник в Петербурге с 1724 года, с 1728 года полномочный министр; был одновременно членом военного совета и совета по финансам. После своего отзыва в 1746 году стал шефом министерского кабинета в Берлине.
• (4) Алексей Григорьевич Разумовский (1709-1771) начал свою карьеру певчим в украинской придворной капелле, затем стал любовником царевны Елизаветы. После переворота был назначен камергером, в 1744 г. получил титул графа, чин генерал-лейтенанта, а в 1756 г. - фельдмаршала.
• (5) Петр Иванович Шувалов (1711-1767) управлял Тайной канцелярией и бессовестно распоряжался финансами империи.
• (6) Михаил Ларионович Воронцов (1714-1767), фаворит императрицы Елизаветы, был назначен вице-канцлером в 1744 г., потом, в 1758 г., государственным канцлером. Он сумел сохранить свое положение при Петре III и был верным слугой Екатерины II до того дня, когда воспротивился браку императрицы с князем Орловым.
• (7) Жан Эрманн Лесток или Л'Эсток (1692-1767) - потомок французских гугенотов, в 1713 году поступил на службу при Петре I. Его участие в перевороте Елизаветы обеспечило ему чин тайного советника, президента Медицинской коллегии и звание лейб-медика Ее Величества. Его особые отношения с великим князем и частые контакты с Пруссией стоили ему опалы и ссылки в 1749 году в Углич и Устюг вплоть до вступления на престол Петра III.
• (8) Алексей Михйлович Черкасский (1680-1742) - губернатор Сибири; был назначен Анной Леопольдовной канцлером империи и министром иностранных дел и утвержден в этих должностях Елизаветой.
• (9) Никита Юрьевич Трубецкой (1699-1767) - член Военной коллегии, маршал России и генерал-прокурор Сената.
• (10) Александр Борисович Куракин (1697-1749) - сенатор.
• (11) Степан Федорович Салтыков (1702-1760) - фельдмаршал, генерал-аншеф и военный министр.
• (12) Михаил Михайлович Голицын (1685-1764) - при Екатерине I президент Юстиц-коллегии, генеральный комиссар флота, потом президент Адмиралтейской коллегии и, наконец, при Елизавете - генерал-адмирал.
• (13) Людвиг Гессен-Гомбургский - генерал от артиллерии.
• (14) Карл фон Бреверн (1704-1744), министр-советник ливонского происхождения, тайный советник и президент Академии наук.
• (15) Христиан Вильгельм Миних (1688-1768), личный советник государыни и обер-гофмейстер.
• (16) Герман Карл фон Кайзерлинг (1696-1764) при Анне Иоанновне был тайным советником и представителем России во Франкфуртском сейме. Он избежал отставки и продолжал свою дипломатическую карьеру в Берлине, Вене, потом в Варшаве, где скончался.
• (17) Барон Альберт Иоганн Корф был чрезвычайным посланником в Дании (1740-1746 и 1748-1766), потом послом в Стокгольме.
• (18) Гросс был секретарем А.Д.Кантемира в Лондоне между 1736 и 1738 годом и последовал за ним в Париж. В свите знаменитого поэта он занимал пост русского полномочного министра во Франции, затем в Берлине.
• (19) Письмо Ле Шамбрие к французскому королю от 29 декабря 1741 г. // GStA, Rep. XI, Frankreich 89, fasc. 123, fol. 252.
• (20) Там же.
• (21) Алексей Петрович Бестужев-Рюмин (1693-1766) - вице-канцлер (до 1744 г.), канцлер (до 1758 г.), потом впал в немилость из-за ошибочного стратегического решения.
• (22) Александр Иванович Румянцев (1680-1749), генерал-аншеф, губернатор Казани.
• (23) См. указ. выше письмо Ле Шамбрие к французскому королю.
• (24) Письмо Фридриха II к Мардефельду, 11 февраля 1744 г. // Politische Correspondenz (далее: PC), Bd. III, S. 28-29.
• (25) Граф Отто Фридрих фон Брюммер (1690-1752) происходил из Голштинии и был обер-маршалом двора и воспитателем великого князя Петра Федоровича.
• (26) Андрей Иванович Ушаков (1670-1747) управлял Тайной канцелярией, потом Собственной канцелярией.
• (27) Луи д'Юссон, граф Д'Аллион или Дайон (1705 - после 1748) был секретарем Шетарди и его преемником с 1742 года. Д'Аллион не смог противостоять договоренности России с Австрией; в декабре 1747 г. он был отозван во Францию и дипломатические отношения между двумя дворами прерваны. Конец этого дипломата точно неизвестен.
• (28) Письмо Д'Аллиона к Амело от 10 августа 1743 г. // Сборник Русского исторического общества. (далее: Сб. РИО), т. CV, с. 58.
• (29) Письмо Фридриха II от 5 октября 1743 г. // PC, Bd. II, S. 436.
• (30) Соловьев С.М. История России. Царствование Елизаветы Петровны. М., 1874. Т. XXI. С. 199.
• (31) Там же. См. также письмо Д'Аллиона к Амело от 10 августа 1743 г. // Сб. РИО, т. CV, с. 58.
• (32) Михаил Петрович Бестужев-Рюмин (1688-1760), посланник в Англии, потом в Швеции; обер-маршал двора.
• (33) Письмо Д'Аллиона от 10 августа 1743 г. // Сб. РИО, т. CV, с. 59.
• (34) Herrmann E. Geschichte des russischen Staates. Hamburg, 1849-1853, t. V, S. 75. См. также письмо де Ботта с извинениями (без даты) // Haus-Hof- und Staatsarchiv (далее: HHSIA), Вена, Russland II, Varia 236 (1741-1798), fol. 36-37.
• (35) Письмо Д'Аллиона к Амело, 13 августа 1743 г. // Сб. РИО, т. CV, с. 61.
• (36) Договор, положивший конец первой Силезской войне. Фридрих II один договорился с Марией Терезией и получил почти всю Силезию; заключение этого договора временно прекратило его союз с Францией.
• (37) Письмо Фридриха II к Мардефельду 20 августа 1743 г. // PC, Bd. II, S. 406-407.
• (38) Письмо Шетарди к Амело, 12/23 апреля 1744 г. // Сб. РИО, т. CV, с. 264.
• (39) Письмо Фридриха II к Мардефельду 19 мая 1744 г. // PC, Bd. III, S. 144-145.
• (40) Джеймс О'Хара, барон Тайраули - чрезвычайный и полномочный посол в России с 1743 по 1745 г., впоследствии, в 1728-1741 гг., был в Португалии.
• (41) Письмо Д'Аллиона к Аржансону от 3/14 июня 1746 г. // Archives des Affaires etrangeres (далее: AAE), Correspondence politique, Russie, t. 48, fol. 296.
• (42) Письмо от 20 августа 1743 г. // PC, Bd. II, S. 9-10.
• (43) Письмо Фридриха II от 13 января 1744 г. // PC, Bd. III, S. 9-10.
• (44) Брюкнер А. Брауншвейгское семейство в России в XVIII веке. СПб., 1876, с. 3-4.
• (45) Письмо Фридриха II к Мардефельду от 18 апреля 1744 г. // PC, Bd. III, S. 96.
• (46) Письмо Фридриха II к Мардефельду от 4 ноября 1743 г. // PC, Bd. II, S. 461. Фридрих пользовался теми же выражениями в письме от 26 января 1744 г. // Там же, Bd. III, S. 17-20.
• (47) Письмо Фридриха II к Мардефельду от 26 ноября 1743 г. // PC, Bd. II, S. 476.
• (48) Соловьев С.М. Указ. соч., т. XXXI, с. 325.
• (49) Бернса к Ульфельду от 24 декабря 1743 / 4 января 1744 г. // HHStA, Russica, alter Bestand, Fasc. 14a, 1743, без листа.
• (50) Письмо Мардефельда к прусскому королю от 28 февраля 1744 г. // GStA, Rep. 96, 55 C, fol. 43-44.
• (51) По позднейшему признанию посла, он хотел "осветить русским ту роль, какую намеревался сыграть", оставляя документы во всех письмах. Письмо австрийца Преттлака к Ульфельду от 24 декабря 1743 / 4 января 1744 г. // HHStA, Russica I, Fasc. 14a, без листа.
• (52) Письмо Мардефельда к прусскому королю от 23 июня 1744 г. // GStA, Rep. XI, Russland 91, 46A, fol. 223.
• (53) A. Recueil des Instructions donnees aux Ambassadeurs et Ministres de France depuis 1648-1789. Alcan, 1884, t. VIII, Russie, p. 437 и след. и l'Extrait du Journal du sieur de Morambert (1741-1756) // AAE, Memoires et documents, Russie 1735-1759, t. I, fol. 196.
• (54) Британский деятель Тайраули отказался от каких бы то ни было комментариев о причине войны между Францией и Англией, но он восхвалял величие души Елизаветы; австриец Гохгольцер заявил, что был информирован обо всех махинациях французов; саксонец Герсдорф был, казалось, взволнован и соблюдал строгий нейтралитет; швед Барке был "печально удивлен", сожалел о поступках Шетарди и обещал порвать отношения с французским посольством. Нейгауз, посланник Карла VII, дрожал всем телом, вздыхал, бормотал что-то и едва держался на ногах. См.: Архив князя Воронцова. Бумаги государственного канцлера графа Михаила Ларионовича Воронцова. М., 1870-1895. Т. I, с. 459, 613.
• (55) Письмо от 20 ноября 1744 г. // PC, t. III, S. 340.
• (56) Письмо Шметтау к прусскому королю, после Меца, 17 сентября 1744 г. // Там же, л. 112.